Приветствую вас, дамы и господа, как известно истинная страсть лишена жалости – жалость мешает уважать равных, или ещё более сокрушительно – нет истин крупного стиля, которые были бы открыты при помощи лести и смирения, нет тайн, готовых доверчиво совлечь с себя покров, и только насилием, силой и неумолимость можно вырвать у природы её заветные тайны. И как всегда интересно из кого всё это безумное великолепие, верно?
Итак, дамы и господа, я рождаюсь в середине октября, в самом конце XIX века. Мой отец простой бухгалтер, человек крайне дисциплинированный и предельно набожный, очень надеется, что я стану священником Римской католической церкви, я же с детства мечтаю о писательской карьере, и после окончания гимназии уже концентрируюсь на изучении, так называемых, гуманитарных наук. Примерно в это же время начинается Первая мировая война, и, обуреваемый мощным романтическим позывом, я всем сердцем стремлюсь на фронт, но военная комиссия признаёт меня негодным к армейской службе, что очень больно задевает моё самолюбие, и отец уже застаёт меня, как вы видите, беспомощно рыдающим над клавиатурой моего фортепиано, и на его слова: «Это Бог тебя хранит, сынок, восприми это как дар», я взвинчиваюсь маленькой фурией и расстреливаю отца искромётной тирадой, что для меня нет большего позора и унижения, чем отсиживаться под юбкой у Бога, когда Родине требуются храбрые и преданные солдаты. И вот с 1917 по 1921 года я уже учусь в университетах Фрайбурга, Бонна, Вюрцбурга, Кёльна, Мюнхена, Гейдельберга. Яростно изучаю философию, германистику, историю, мировую литературу, с особым восхищением посещаю театры – этот мир невероятно увлекает меня, и вот в Гейдельбергском университете я уже защищаю диссертацию по романтической немецкой драме, к этому времени я уже оббиваю пороги всех возможных театров, но мои избыточно-сентиментальные героическо-возвышенные пьесы отвергнуты всеми директорами труп. И куда прикажите идти с моим неутоленным эпическим чувством? И вот примерно с 1924 года я уже главный редактор газеты «Народная свобода», на страницах которой, воодушевленный творениями великого Достоевского, которым просто не могу надышаться, яростно выступаю против национал-социализма, что уже формируется в недрах немецкой послевоенной депрессии, разрухи и голода. Однако к 1925 году мои политические взгляды начинают претерпевать неумолимую трансформацию, к 1926 в моей одинокой глубоко-восторженной груди уже поселяется некое сияющие божество, что мощным сокрушительным ударом уже высекает из гранита моего сердца те самые искры, что являют миру, как вы увидите, ярчайший образец сверхизобретательного манипулятора зрительским восприятием. Следует отметить, что начинать мне приходится с очень не простой задачи, мне предстоит захватить внимание и превратить в безвольно-управляемый объект довольно образованного зрителя.
Итак, дамы и господа, как известно манипуляция сознанием – это не насилие, это соблазн, и кое-кто из современных исследователей говорит даже, что соблазну этому можно сопротивляться, то есть, если человек усомниться, упрётся, защитит свою духовную программу, он жертвой манипуляции может и не стать. Но что делать, если человек даже не замечает, что в его сознание с помощью, так называемого, информационного шума уже внедряются все необходимые вирусы?
Итак, к 1928 году я уже главный редактор одной газеты – основного рупора продвинутой философии национал-социализма, и на многочисленных митингах и демонстрациях затянутый в длинный, не по размеру, кожаный плащ, я звонко-лающим взрывным, словно разрывающим материю безжалостным рывком, голосом уже крою сарказмом и откровенными оскорблениями несостоятельное городское правительство, привлекая к себе широчайшее внимание, утомлённых бесконечной бедностью и невзгодами, масс. Глаза мои горят как два раскалённых угля, руки пляшут виртуозно-экспресивный танец, какому позавидует любой профессиональный лицедей, голос тросирующими пулями свистит над притихшей площадью: «Да! Мы называем себя националистами! Потому что видим в нации единственную возможность защитить наши жизнено-необходимые интересы! Да! Мы называем себя социалистами! Потому что для нас социальные проблемы являются вопросом абсолютной человеческой справедливости!» И вот мой бог уже настолько восхищён моей яростной преданностью, что назначает меня лидером партийной пропаганды. И в 1932 утроив, вопреки всем предсказаниям, число избирателей, мой фанатично-неугомонный гений уже возводит его на политический трон Империи, и по городским площадям уже разносятся мои десять новейших заповедей национал-социалиста: «Люби своё отечество превыше всего. И больше делом, чем на словах. Враги отечества - твои персональные враги. Ненавидеть их дело твоей чести. Требуй себе только обязанностей, тогда, и только тогда Родина обретёт долгожданную справедливость. Гордись своей Родиной, за неё отдали жизни миллионы твоих соотечественников.» И вот 13 марта 1933 года я уже назначен главным министром народного просвещения, и уже подчиняю все составные элементы духовные жизни страны: прессу, кино, театр, радио, спорт. В мае того же года по моей инициативе в нескольких университетах на кострах уже горят произведения Гёте, Шиллера, Брехта, Франца Кафки, Ремарка, Фейхтвангера, Максима Горького и многих других. «Когда я слышу слово культура», ору я, яростно жестикулируя, «у меня рука инстинктивно тянется к пистолету», и восторженная такое дерзостью толпа уже вопит в истерическом припадке, как вы слышите.
Да, в своей деятельности я, несомненно, исхожу из Фрейдистского образа, в котором мужчина - вождь должен очаровать, возбудить, соблазнить, и в итоге жёстко оплодотворить и удовлетворить, так называемую, женщину-массу, и в этом смысле механика моей пропаганды вся представлена как совращение и искусная фанатизация женщин-массы, до предельного исступления. И вы думаете, что это какой-то особый дар? Ха! Обычная технология. «Если женщина уверует, что у вас есть чётки план действий, что вы знаете куда идти, она инстинктивно потянется за вами, направление движения здесь совершенно не играет никакой роли, непоколебимая целеустремлённость – вот источник харизмы, которая как магнитом будет центрировать массы вокруг вас.» И для меня нет ничего более сладостного, чем мгновения, когда растопленный до жидкого состояния мозг масс стекает в нижнюю область их живота, увлажняя тем самым готовность к зачатию новых идей, и масса никогда не бывает такой красивой и осмысленной, как в эти мгновения, поверьте мне. Второй момент, с помощью которого мне удаётся доводить массу до пика экзальтации – это, несомненно, тема смерти. «Мы женихи смерти!», восторженно восклицаю я, до хруста в кистях сжимая свои маленькие кулачки, «Нет истин крупного стиля, которые были бы открыты при помощи лести и смирения! Нет тайн, готовых доверчиво совлечь с себя покров! Только насилием, силой и неумолимость можно вырвать у природы её заветные тайны! Все откровения требую жёстких рук! Без честности нет познания! Без решимости нет честности, нет добросовестности духа!»
Итак, дамы и господа, что же такого необычного надо сделать, чтобы отключить здравый смысл целого народа, и, не зависимо от пола, подготовить его к, так называемому, экстатическому зачатию новой моралью? Как говорят специалисты, чтобы превратить народ в массу, надеюсь, вы ещё помните в чём отличие первого от второго, нужно всего-то разрушить целостность мышления, то есть расщепить сознание на множество маленьких составляющих, и за тем искусно перебрасывая внимание с одного кусочка на другой, совершенно без усилий манипулировать эмоциональной жизнью толпы. И в каком стаканчике шарик? А? Ну? В каком стаканчике шарик? Затрудняетесь ответить? И в этом смысле уничтожение университетской культуры в сегодняшней России абсолютно необходимое условие, и чем больше мозаичных, рваных, клиповых гвоздей заколачивается в голову народа с помощью последовательной политики современного телевидения, тем слабее внутренние духовные связи, тем невротичнее мышление, тем меньшую роль играет здравый смысл, и тем восприимчивее сознание масс к, так называемой, манипуляции. Не моя мысль, но звучит довольно убедительно, верно?
Итак, дорогие мои, вот в 1935 мной уже создаётся Имперский сенат культуры, и я уже режиссирую общественное мнение страны, легко оправдывая и разворачивая правильной стороной любые действия нового режима. Девятого ноября 1938 года, узнав об убийстве евреем немецкого дипломата в Париже, уже выступаю на юбилее пивного путча перед старыми бойцами, призывая к немедленной и безжалостной мести – и так запускается жернов знаменитой хрустальной бойни, ну вы знаете, в течение которой за одну только ночь будет уничтожено более тысячи еврейских семей. И мой магический, пронизывающий все времена и места голос уже рвёт динамики вашего радиоприёмника: «Они раскололи Германию на две половины, они разлагают нашу расу, оскверняют нашу мораль, подрывают наши обычаи изнутри, разрушая нашу природную арийскую мощь», и при этом со своим фирменным цинизмом, я постоянно сыплю шутками из еврейского юмора, вставляю в свою речь словечки на иврите и идише, а своим нерасторопным подчинённым заявляю, что евреи справились бы с их работой гораздо лучше и быстрее. И вот подчинённая мне сеть партийных и квазиобщественных организаций уже оплетает собой всю страну. И если иновещание в 1933 году составляло всего 45 минут в сутки, то в 1940 по радио уже передаются 240 программ на 31 иностранном языке, общей продолжительностью 87 часов в сутки, и эти подвижки, обратите внимание, происходят всего за семь лет. За семь лет! И вот секретные чёрные радиостанции уже маскируются в разных странах под рупоры оппозиционных сил, создан отдел, так называемой, пропаганды шёпотом, то есть занимающейся организацией откровенных слухов. Нацистские лозунги печатаются везде и всюду, даже на почтовых штемпелях и меню в ресторанах. Моя работоспособность, интеллект, талант, и, самое главное, собачья преданность своему богу просто ошеломляют. Я пишу уникальные по силе воздействия статьи, сочиняю тщательно построенные по замыслу пьесы, сценарии для пропагандистских фильмов, продумываю хлесткие рекламные лозунги, мечтаю разработать кодированные тексты для газет, воздействующие прямо на подсознание, психотропные военные марши и систему зеркал в метро, действующую по принципу 25-ого кадра. Как только появляются первые намёки на возникновения телевидения, я набрасываюсь на новые технологии как голодный волк на кусок свежего мяса, я нюхом чую, что это самая мощная технология по имплантации в сознание масс, так называемой, новой морали. Ведь природного человека, как все вы знаете, не существует, и вы, я они – все мы изготовлены с помощью технологий, то есть если приглядеться к человеку с холодной беспристрастностью, то он точно такой же продукт как телевизор, стиральная машина, холодильник, ну и так далее, и весь его внутренний мир создан из отдельных деталей: идей, цитат, чужих мыслей, анекдотов кем-то и когда-то ему рассказанных. И только не говорите мне, что это звучит оо как ужасно. Давайте без сантиментов. Можно подумать вы не создаёте своих детей, друзей, мужей, жён по определённым технологиям, не выращиваете их по задуманному образу и с помощью различных хитроумных манипуляций, а нам политикам, если мы хотим хоть что-то сделать с массой бесконечно разношёрстных интересов, построить и направить по определенному направлению, сам Бог велел. И по большому счёту он предложил нам только две общественные системы: тоталитаризм и демократию, и между ними не так уж и много различий, согласитесь, и демократия, уж если говорить начистоту, лишает индивидуума свободы ничуть не в меньшей степени, чем откровенный тоталитаризм, так как жертва искусной манипуляции точно так же утрачивает возможность свободного выбора, понимаете, о чём я? Только это называется более гуманными словами, и теперь, как говориться, марш по телевизорам, мастурбировать и спать.