Кто я? Опции

[Карапультук]

Итак, дамы и господа, мою сегодняшнюю жизнь вряд ли можно уместить в какой-либо формат, даже при условии сжатия его до размеров дыни или даже яблока – слишком масштабно, слишком противоречиво, слишком не однозначно. И я, как вы уже видите, стою перед вами красный как помидор, с адским трудом удерживающий этот масштаб, сжатый до невыразимых размеров. И в определённый момент у меня, кончено же, не хватит сил и весь этот масштаб разлетится во все стороны и забрызгает ваши лица. Итак, давайте побыстрее начинать, а то сил уже не так много, а давление, как вы видите, всё нарастает и нарастает.
И вот он, как говориться с места в карьер, что тянуть быка за рога, этот лик, что уже сниться мне в младенчестве и этот голос, что никто из вас не спутает ни с каким другим, и который, если только вы пожелаете оказаться в поле его воздействия, будет будоражить вас до конца дней, прошу вас мне поверить. И что для глупцов наиболее интересно, чем не очередная ловушка, верно?, и они испокон веков попадались, попадаются и будут попадаться на своё собственное любопытство. Ведь говоришь: «Не надо вам этого знать, ну не к чему, не добавит вам это ни счастья, ни радости. Во многой мудрости – многие печали». «Нет! Мы хотим знать, расскажите нам, пожалуйста, всё». Бедные гордецы, они думаю, что достаточно сильны, чтобы удержать этот концентрат истины. Они не понимают, что в определённый момент давление станет настолько сильным, что все их, с таким трудом выращиваемые, ценности просто вывернет на изнанку, но в этот момент они не захотят поверить, что сами породили всю эту обратную сторону их молитв, и начнут искать виноватых, и найдут, будте уверены. Именно так эта теневая сторона и работает, как вы понимаете, и если в ваших головах не мелькнуло моё сегодняшнее имя, то уверяю вас, вы беспросветно опоздали и таковы условия игры. Ведь никто из вас не собирается продавать душу прямо сейчас, верно?
Итак, дорогие мои, вот он мой отец, врач больницы для бедных, довольно образованный, но крайне вспыльчивый и подозрительный, уже обходит на ночь свои владения, его тяжёлая шаркающая поступь отдаётся гулкими звуками в моём сердце, он заглядывает в комнаты детей, и я не вспомню случая, когда не прикидывался бы спящим, не желая встречаться с этим более чем мрачным взглядом на ночь. Известно, что папа, светлая ему память, был очень жесток со своими крепостными, не говоря уже о слугах и родственниках, любил приставать к деревенским девкам и внебрачных детей имел чуть ли не пол деревни, его убьёт апокалипсический удар, хотя по устным приданиям, его просто забьют палками его же крестьяне. Мама моя родом из купеческой семьи, женщина невероятно набожная, ежегодно возит нас, своих детей, на богомолье, нежная, добрая, ласковая и любящая, умрёт, когда мне исполниться 16 лет. Смерть эта совпадёт со смертью одного гениального поэта, но не будем сгущать краски раньше времени.
Итак, дамы и господа, сегодня я собираюсь провести вас по самому абрису искусства, великого искуса, шаг за шагом демонстрируя как человеческие души переходят из одного кармана в другой, и становятся валютой, денежным знаком. И сказать, что это самое страшное из путешествий, это ничего не сказать, ведь секреты, как вы понимаете, просто так не отдаются, секреты – это не подарок, это – сделка и вы, конечно же, прямо сейчас можете остановиться, чтобы обезопасить свой мозг и душу, но это ведь так интересно, что будет дальше, верно?
И вот я уже учусь в главном инженерном училище, куда поступаю по воле своего властолюбивого отца. С утра до позднего вечера время здесь проходит в постоянных дисциплинарных штрудиях: это уроки фехтования, танцы, пение, мы ходим в караул, маршируем по плацу, по ночам я украдкой читаю Шиллера, Бальзака. Держусь замкнуто, поражая товарищей кругозором и начитанностью, по окончанию училища уже зачислен полевым подпоручиком в инженерную команду, но уже в начале лета увольняюсь в чине поручика и вот мой первый роман уже имеет, как говорят, оглушительный успех, ну вы видите. И кто-то из друзей уже советует мне отнести рукописи одному большому, по тем временам, поэту. Я несу, вижу этого поэта одну минутку, мы подаём друг другу руки, я конфужусь и быстро ухожу, так и не сказав ни слова. И вот войдя в свою квартиру, я уже отворяю окно и ложусь спать, но ночью раздаётся звонок, чрезвычайно меня удививший, я открываю дверь, а там стоит этот поэт, в его глазах не поддельные слёзы, ну вы видите? Он прямо с порога бросается меня обнимать, потом говорит, что вынул из рукописи пару листов, так на пробу, мол, с двух страниц будет понятно, но, прочтя две, решил прочесть ещё две, потом ещё две, а потом, не отрываясь проглотил и всю повесть. И вот мы уже говорим, не умолкая, с полу слова понимая друг друга не торопясь, говорим о поэзии, о правде, о современном положении дел в политике и государстве. На следующий день этот поэт несёт мою рукопись самому известному, в наше время, критику, тот реагирует более чем сдержанно, ну понятно, но рукопись берёт. И вот в этот же вечер критик уже вламывается к поэту и прямо с порога выпаливает: «Немедленно вези меня к нему! Быстрее!» И вот я уже сижу перед этими знаменитыми людьми и они, ну в большей степени критик, конечно же, говорит, с пламенно горящим взором: «Да вы сами то понимает, ЧТО вы написали?! Нет! В свои двадцать лет, вы не можете ЭТОГО понимать! Вы только интуитивным чутьём, как художник, могли это схватить, но осмыслили ли вы всю эту страшную правду, на которую нам указали?! Цените же этот дар! Оставайтесь ему верным, и, умоляю вас, будте великим писателем!»