Кто я? Опции

[Карапульт]

Приветствую вас, дорогие мои люди, согласитесь, каждый ребёнок знает, что такое игра, верно? Взрослые же полагают, что игра это что-то не серьёзное, лишённое такого сильного аргумента как польза, но при этом они прекрасно понимают, что играя, получают некую долю счастья, некую брешь в череде нудных и несколько принижающих радость жизни повседневностей. И вот он я, тот, кто считает игру занятием более чем не бессмысленным, и более того, имеющим даже больший смысл, чем самая серьёзная серьёзность пользы, ведь всё серьёзное можно отрицать, верно? Право, красоту, Бога, все абстрактные понятия: истину, добро, дух, то есть со всем этим можно поспорить, оспорить или даже отринуть, но не возможно оспорить и отринуть только игру, просто потому что она изначально всё в себе это подразумевает, правильно? И мой сегодняшний вопрос ко всем вам чрезвычайно прост: почему мы, вы, они – в общем, все живые существа так любим затягиваться дурманом игры и вдыхать эти, иногда даже черезмерно ядовитые, пары? И куда, как вы думаете, уходят корни этого страстного вожделения игры? И в какие игры действительно стоит или не стоит играть? Ведь играми можно уничтожить или наоборот спасти их высочество культуру, и даже цивилизацию.
Итак, дамы и господа, сегодня я хочу пригласить вас в самые тайные лабиринты человеческой истории, да-да, туда, откуда прежнему вам уже не выйти. Кстати, кто-нибудь из вас помнит сейчас фамилию первого Нобелевского лауреата по литературе? Ну, тогда я вам напомню. Итак, первую премию в 1901 году получил ныне полностью забытый французский поэт Сюлли-Прюдом, а в 1902 она будет присуждена Теодору Моммзену, столпу немецкой исторической науки, трезвый слог которого похожий на допрос честнейшего и неподкупного следователя вызывает восторг у академической общественности своего времени. Через год Моммзен уйдёт в мир иной, а вместе с ним и наука, утверждающая, что история – это, прежде всего, тщательно проверенный и детально выверенный факт, ведь на смену ему уже идёт другая эпоха, знаменем которой станет утверждение, что факт как таковой не доказуем, и история – это ни что иное, как интерпретация того или иного факта. И сегодня уже всех беспокоит только одно: а где, собственно, границы этого интерпретационного беспредела? Нет, кто-то до сих пор уповает на закон так называемой интеллектуальной честности, что якобы обязывает историка не выдвигать положений, которые не возможно проверить, но жизненный опыт, моральные установки, религиозная принадлежность историка, как не верти, накладывает отпечаток на то, что он описывает. Вот, например Арнольд Тойнби, исто верующий христианин, для которого Христос – альфа и омега всей человеческой цивилизации, и всё его постижение истории, ну как не выворачивайся, подчинено одной идеи: Христос – единственный, кто заслуживает права быть учителем человечества, не зависимо от того анализирует автор исламский ареал, цивилизацию Майя или до христианскую эпоху, или, например, Гумилёв, рассматривает всемирную историю исходя из своего чудовищного лагерного опыта, история для него одна большая зона, бежать, откуда способны только яростно агрессивные пассионарии. Побег пассионария из зоны – это, например, походы Чингиз хана. Но ни Тойнби, ни Гумилёв не грешат против фактов, факты их тщательно взвешены и более чем убедительны.
И вот в 1919 году в свет уже выходит книга никому не известного исследователя-дилетанта, и спустя время кто-то из авторитетов уже говорит, что если в ХХ веке и были действительно грандиозные открытия, то все они содержаться именно в этой книге. И если в прежней истории действовали короли, полководцы, гениальные авантюристы и разного рода пассионарии, плюс тупые народные массы, конечно же, то вдруг нашёлся некто, кому всё это оказалось просто не интересным, как не интересно что-то интерпретировать в том, ином или каком-либо ещё духе, но ближе к жизни, дорогие мои.
Вот она моя семья, в которой соблюдаются религиозные традиции, так называемых, меннонитов, проповедующих нравственную жизнь, пацифизм и этику не насилия, воздержание от светских удовольствий, браки внутри общины, ну и так далее. В гимназии я проявляю способности к изучению языков, увлекаюсь геральдикой и нумизматикой, знающие меня в юности, отмечают, что чем бы я не занимался, я всё делаю как бы играючи, понимаете? То есть основной мотивацией всех моих занятий является, так называемая, увлечённость, и это очень важная характеристика, обратите на это внимание, я занимаюсь тем или иным делом не ради того, чтобы спасти мир, наставить кого-либо на путь истинный, но просто, потому что меня это увлекает, то есть доставляет особый сорт наслаждения.
Итак, дамы и господа, самый лучший способ обмануть публику – с самого начала предупредить о возможности вранья, верно? Она в каждом слове начнёт ожидать подвох, скоро утомиться, и когда дело дойдёт до главного, просто не заметят этого главного, и истина, таким образом, став доступной для тренированной элиты, останется недоступной для масс, утомленных мишурой, блёстками, ну и так далее. И куда не глянь, везде интересно, верно? И всё в этом мире, как мы знаем, происходит одновременно, и за ближайший час родятся и умрут тысячи людей, несколько сотен пуль и ножей вонзятся в тела несчастных жертв, десятки тысяч влюблённых зачнут новую жизнь, ну отложим в сторону глобализм, и сконцентрируемся на маленьких частностях конкретной жизни.
Итак, вот он конец XIX века, моя страна уже самая бедная в Европе, остаток заокеанских колоний уже не приносят доходов окончательно развалившейся империи. И у более чем знатной семьи не хватает денег даже на то, чтобы устроить своего отпрыска в пристойный университет, одним словом, приходится ограничится учебным заведением попроще, в котором, слава богу, находится специализация филология. Здесь совершенно случайным образом я увлекаюсь изучением санскрита, а вместе с ним и философией этого удивительного языка. Я не сплю ночами, обложившись книгами по индийской философии и театру. После Гронингена я продолжаю обучение в Лейпциге, увлекаясь фантастическим миром славянских языков, ну, эти два языка близки, как вы знаете, а так же литовским и древнеирландским, с точки зрения обывателя более чем пустое занятие, верно?
После защиты диссертации под названием «О природе смеха и шутах в индийской драме», ещё один выверты – я иду работать не куда бы то ни было, но в обычную школу, вы можете себе это представить, обычным учителем истории. Но мне это очень важно, вспоминаю я в своей автобиографии, нащупать живой образ истории в слове. Считается, что именно в эти годы, в годы школьного преподавания, я обрабатываю свой основной метод, так называемого, вживания исследователя в духовную суть эпохи. В 1903 я уже приват-доцент истории древнеиндийской литературы, но, читая курс по ведийско-брахманской религии, чувствую перемену в интересах, и меня манит позднее средневековье западной культуры, я перехожу на кафедру истории Гронингенского университета. Академические историки относятся к моим работам с крайнем подозрением, говорят: «Роскошные вещи, но это не история».
И вот уж в свет выходит моя первая книга, пересказать которую не возможно, но огромное наслаждение читать этот упоительный текст

«Когда Гийом де Машо в первый раз увидел свою не ведомою возлюбленную, он был поражён, она надела к белому платью лазурно-голубой чепец, с зелёными попугаями, ибо зелёный цвет – это цвет новой любви, голубой же - цвет верности»

Раньше никто не писал историю так, верно? И входя внутрь этих живых картин, кто-то уже не может оторвать зачарованный взор от бесконечного потока чувств и мыслей давно ушедших в небытие людей минувших эпох. Но я иду ещё дальше, я даже не вспоминаю, что всё это происходит во время чумных эпидемий, когда население Европы сокращается с 73 до 45 миллионов, не пишу о массовых восстаниях, о Парижском бунте, о Золотой булле, ослабевшей власть Священной Римской империи, я пишу о культуре, под которой понимаю зримые и дошедшие до нас свидетельства человеческой души. Помните как в одной знаменитой пьесе: «В Вавилоне жили 2,5 миллиона человек, что мы знаем о них? Что они думали? Как и кому молились? Как любили? И с какими словами на устах умирали? Мы знаем столько совершенно не нужной чепухи, столько цифр, и не знаем действительно важного»